Глава 23
Все они кого-то или что-то защищали. Может быть, за время, проведенное в камере, они уверили себя в этом, Александр в их дела не смотрел. Но чувствовал, как Наиль чувствовал опасность — правду люди говорят.
— А тебя за что? — спросил он у последнего, тихого мужика с провалами вместо зубов и некрасивым шрамом во всю щеку.
— Это Петя, — отозвался за беззубого Алексей. — Ему пасть разорвали, когда брали. Он мешок муки уволок. У подъезда взяли, он в драку, не отдает.
— Шмальнулся маленько, — подтвердил Петр. — Женка моя померла, трех гавриков оставила. Они мне говорять — папка, шрать хотим.
— Жрать хотим, — пояснил Алексей.
— Я на работу, мешок взял. Залошили, падлы, — досказал историю Петя.
Саша долго смотрел на него, соображал. Этот не такой как остальные, не защищал свое добро. Наоборот — украл, провинился, сам взял. Хотя, стой, читал об этой истории в газете.
— Это про тебя, что ли, писали? — спросил Александр. — В «Ленинградке»? То, что ты на «предварительном» сидел вместе с каким-то олигархом? Тот пятьдесят миллионов украл, а ты пятьдесят килограмм, и вас в одну… и по одной…
— Точно, — мужики оживились, заерзали. — Пятьдесят мильенов долларов…
— Он это, про него писали, — еще раз подтвердил Леха. — Зелинскому девять лет дали условно, а Петьке девять лет как положено.
Пятьсот рублей — столько стоит мешок муки. На пятьдесят миллионов долларов можно три миллиона таких мешков купить. Одно дело, один срок. Только одного — в зону, другого на свободу… Логично, по другому и быть не может, ведь этот несчастный Зелинский не на своем горбу с завода деньги вытаскивал…
— Ты ночью хорошо спишь?
— Какое там! — снова вмешался Алексей. — Ворочается, подвывает, морду уже не раз чистили…
Волк, волчара попал в их стаю. Это Саша точно понял. И не знал — радоваться или горевать, сказать этим мужичкам — или не говорить; может, сразу оружие выдать?
— Там холодильник работает, — внятно произнес со стороны лестницы голос с кавказским акцентом. Обернувшись, Саша увидел Тимура, который стоял, прислонившись к стене, и с любопытством разглядывал собравшуюся компанию.
— Ота, — произнес Алексей. — Подобрался как незаметно, падла. Нам свечка в глаза светит, — объяснил мужичок.
— Глаза вы залили и говорите громко, — беззлобно отозвался Тимур. — Что с холодильником делать?
— Пошли, посмотрим на холодильник, — встал с кипы мешков Александр. Это был старый «Смоленск», который они с Наташей задёшево купили три года назад с рук, когда только начали жить здесь. Сейчас дома у Саши молчал громадный многокамерный «Шарп», а этот, маленький, с запорной дверцей, убранный с глаз долой и благополучно забытый — работал. Мелко дрожал и урчал как старый кот, но внутри было холодно, а морозилка покрылась толстым слоем изморози. Наверно, никто из тех, кто стоял вокруг Саши, не понимал — что в этом странного, и уж тем более страшного? Александра бы не испугали восставшие из мертвых омоновцы и десантники, не испугала многотысячная толпа, даже Гаврила не был так страшен, как этот белый кусок металла и пластмассы, своей работой опровергавший все существующие законы, так плотно уложенные в голове Саши. Только теперь он понял, что возврата к старому не будет, как бы не хотели остальные, как бы не сопротивлялся старый мир — работающий без электричества ящик словно смеялся над ними всеми. Но какие законы придут, как они будут выглядеть, и останется в новом мире с новыми правилами местечко для Саши, для Люды и Наташи, для Шпака и Наиля, для людей-псов?
— Пойду за картошкой, — наконец пробурчал Александр. — Сварилась, наверно…
После обильного возлияния и плотной закуски бывших «невольников» разморило, они перестали даже разговаривать, только лениво переругивались, сморкались на пол, выбирали себе место для ночевки. Саша, поняв, что его лакомство в немытых «мундирах» уже никому не нужно, поставил кастрюлю на нижнюю полку «Смоленска», закрыл дверцу — словно клыками лязгнул, и сказал:
— Слушать меня. Если я говорю: «пейте» — можете пить. Говорю: «не жрать», а потом нахожу в умат пьяного — пускаю ему пулю в лоб. Говорю один раз и больше предупреждать не буду. Если мне что-то не понравится — сворачиваю башку без объяснений. Они дуракам не нужны. Усекли?
— Усекли, — ответил за всех Алексей.
— Всем спать, — негромко произнес Александр. — Завтра оружие получите. Завтра тяжелый день.
Оставив «псов», Александр снова пошел на первый этаж. Надо было предупредить Наиля, иначе тот с пьяных глаз может что угодно подумать. Не хватало вместо одного еще двенадцать хоронить. Что мы — похоронная команда? Это сверхчеловекам хорошо — подумал, и нет трупа, одна земля голая. Волшебнико — мутанты подземно-бытовые.
— Где Наиль? — спросил он второй раз за этот вечер. Непонятные разговоры утихли, прекратилась возня и звяканье, лишь свечи потрескивают.
— Что делаете? — строго спросил Саша.
— Патроны, — ответил за всех Тимур.
— Где Наиль?
Из-за стола поднялся Равиль. В правой руке он держал клещи.
— Саш, не шуми. Здесь Наиль. У Женьки сидит. Заперлись. Я стучался час назад — не открывают, разговаривают, по-моему, — Равиль пощелкал клещами и улыбнулся — широко, открыто, обнажив безупречные белые зубы, хищно сверкнувшие в неровном свете.
— Ладно, — медленно произнес Саша. — У Женьки, значит.
Ни для кого не было секретом, что татарчонку нравится жена Андрея Павина. Бывшая жена — поправил себя Саша. Бывшая жена бывшего Андрея. Расхотелось бежать и матерится, может быть — вытаскивать обоих из постели, бить морду, разругаться вдрызг около кухни, где на столе лежит давно окоченевшее тело. Ни к чему это, да и незачем, жизнь расставила все на свои места. Жизнь, но не смерть — еще раз напомнил себе Александр. Смерть бесполезна, она не стоит внимания, она не может быть священна и уважаема только по определению, по самой сути. Так пусть два человека станут счастливы хотя бы в этой жизни, ведь это так просто — прийти и найти утешение друг в друге, без всяких предисловий, без глупых слов, без стеснения, и не надо унижаться. Мертвые не понимают унижения, «сраму не имут». А вот как быть живым?
Александр медленно поднимался по лестнице. Как теперь быть ему? Что говорить и что, в конце концов, думать?
Нечего тут думать. Наташа его жена, они одна семья, одно целое, нерушимое, неделимое на свое и чужое. Да и какое может быть чужое? Это же ребенок от его жены, от Наташи, одна кровь. Значит это и Сашин ребенок. Все, баста, никаких сомнений, никакой неприязни, неужели он позволит какому-то сверхчеловеку встать между ними? Наоборот, это даже вызов, это проверка на прочность, на человечность, в конце концов. Ну что же, посмотрим какой из него отец…
Тихо лязгнул замок, Саша снял сапоги и прошел в зал. Наташе все еще было плохо, она тяжело дышала, нервно сглатывала тягучую слюну. Странно, неужели Он не хочет облегчить её страдания?
— Котенок, все хорошо, — шепотом сказал Александр и почувствовал, что Наташа от его ласкового голоса сжалась под одеялом.
— Ну, не надо, я же все понимаю, — сказал он еще тише. — Мы назовем его Иваном.
— Откуда ты знаешь? — спросила она после долгого молчания.
— Я чувствую, — просто ответил Саша. — Я же знаю. Ты сама сто раз говорила, что тошнота… и голова кружится… Не бойся, я не дам тебя и нашего ребенка в обиду.
Она затаилась, а Саша вдруг ясно понял, что это будет их ребенок, не чей-то чужой, не подкидыш, не выкидыш, и они будут вместе бороться за жизнь и жить друг для друга, быть может — ругаться, может быть терпеть лишения, а может — купаться в роскоши. Ведь это шанс, индульгенция, прощение, насмешка — называй как хочешь, — с яростью думал Саша. Да только он не животное, у него есть свой разум, своя голова на плечах и жить он будет только по-своему, без навязанной морали, без насмешливых шепотков за спиной, потому что каждый будет знать, что за любое слово можно и нужно ответить. Маленький человечек, может быть даже не плод, а только клетки — четыре, или восемь — уже наделенные чудовищной силой, — он то в чем виноват?
